признал отца Ребрикова.
— Вот это встреча! — удивился в свою очередь он. — Очень рад вас видеть таким, Владимир Львович. Знаю, вы никуда не уезжали, и про супругу вашу знаю. Встречал я Андрея Владимировича, вот так же, как вас, случайно. Надо же, командир роты!
Они оба вздохнули и помолчали.
— Ну, а вы-то почему же здесь? Я ведь слышал — театр эвакуировался. Кажется, в Омск.
— Был я там, — кивнул актёр, как бы оправдываясь перед Владимиром Львовичем. — Но, знаете, не могу! Нет, не могу! Только тут! Что же это я буду там, а здесь мне всё приготовят?! Ну и удрал. Еле пропуска добился. Теперь выступаю повсюду. На фронт ведь ближе, чем раньше в Павловск ездил. Всё бы хорошо, да вот эти обстрелы мешают… Ну, подождите, придет времечко, и всыпем же вам!.. — И он гневно потряс кулаком.
Владимир Львович смотрел на маленького актёра. Был тот гладко выбрит, в летнем пальто, застёгнутом на все пуговицы, и даже в перчатках. И, глядя на этого подтянутого человека, который, несмотря ни на что, занимался своим любимым делом и знал, что его ждут, Владимир Львович радовался. Хороших, стойких духом людей оказалось в тысячи раз больше, чем трусливых и жалких. Он верил, что победа — это действительно дело не только тех, кто был впереди в окопах, но вот и таких, как этот человек вовсе не героической профессии.
Обстрел прекратился, и актёр заспешил к выходу. Уже почти на ходу он спросил:
— О младшем так ещё и ничего нет?
— Нет, — помотал головой Владимир Львович.
— Будет, — убежденно заявил актёр. — Уверен, что будет. Не такой это парень, чтобы пропасть зря. Связь сейчас только налаживается. Поверьте мне, я в курсе. Всё будет.
Маленький актёр не ошибся. Очень скоро Владимир Львович получил письмо от Андрея. В нём сообщалось, что Володька жив, здоров и сражается где-то на юге. В письме Андрея также был номер полевой почты младшего сына.
К тому времени Владимиру Львовичу уже наскучила непривычная хозяйственная деятельность. Он побывал в своей лаборатории, побродил по разбитым помещениям и в конце концов пришел к выводу, что может наладить производство простейшей стеклянной посуды для аптек, лабораторий и госпиталей.
С неожиданной энергией он принялся отыскивать своих сослуживцев, кто ещё был в городе. Уговаривал, убеждал. Кое-кого попросту заставлял поверить в правильность его решения.
Сам вместе со стариком механиком чистил и чинил сохранившиеся приборы. Находил в квартирах по соседству растасканное лабораторное имущество, скандалил и возвращал на место.
И люди, возбуждённые настойчивостью Владимира Львовича, охваченные его волей к восстановлению, мало-помалу втянулись в дело, а затем уже удивляли и своей находчивостью, и выдержкой, и старанием. И вскоре загорелся свет, пока ещё только в двух комнатах лаборатории, но подвешенные к потолку лампочки казались в этот день мощной иллюминацией в честь непобедимой жизни.
Владимир Львович сказал небольшое слово.
Перед ним сидело всего несколько пожилых женщин и совсем молоденьких девчонок да двое стариков — прежних рабочих. Но он словно видел перед собой множество людей.
— Нашу лабораторию можно было бы назвать феникс, — сказал он. — Феникс — это легендарная птица, которая возрождается из пепла. Но мы её так называть не будем. Мы её назовем — победа. Да, да! Пусть маленькая, но уже победа. Придёт и большая. И даже колбы и пробирки, которые мы сейчас будем делать, сколько бы мы их ни сумели пока производить, будут приближать эту большую победу.
А потом придёт время — и выстроим себе не лабораторию, а экспериментальный завод, не менее чем в пять этажей.
Он снял очки и так посмотрел вверх, словно уже видел это здание, и все, кто сидел напротив, посмотрели вверх, вслед за его взглядом, словно верили в то, что такое здание будет непременно построено.
В те же дни он вернулся к себе в старую квартиру. Решительно распахнул окна в своей комнате и принялся за уборку. Теперь у него не было времени ни скучать, ни предаваться мыслям об одиночестве. Чтобы что-то делать, нужно было отдаваться делу целиком.
Он написал письмо в деревню Аннушке. Звал её снова жить вместе.
«Надо жить, — писал Владимир Львович, — будем жить!»
Глава седьмая
1
Вот и настало время.
Нелли Ивановна ехала на фронт с актёрской бригадой.
Азия была уже позади. Позади остались не тронутые войной города и поселки. Поезд миновал бывшую фронтовую полосу, и страшная картина военной разрухи и страданий вставала перед взором актеров, знавших до сих пор обо всём лишь по газетам.
Нелли Ивановна сидела за столиком у окна вагона, против начальника актерской бригады — пожилого лейтенанта из ташкентского Дома офицеров. Пользуясь положением военного, он пытался быть гидом по местам, которые проезжали. Но получалось это у него неважно. Потому что пожилой лейтенант — до войны театральный администратор — на фронт и сам ехал впервые и ничего интересного о военных делах рассказать актерам не мог.
Поезд был переполнен военными. Они возвращались на фронт после излечения в госпиталях или редкого отпуска. О своих оставленных на фронте частях военные говорили, будто о родном доме. Беспокоились, удастся ли попасть к «своим», и упрямо твердили: «Куда ни пошлют, все равно найду своих…» Будто это было лёгким делом отыскать «своих» на фронте протяженностью в тысячу километров.
Ехали в поезде и молоденькие ребята — выпускники поенных училищ. Розовощёкие юнцы с погонами, на которых значилось по одной звёздочке, они, видно, очень гордились офицерским званием. Говорили деланным баском и старались держаться друг друга. Боясь показать себя новичками, младшие офицеры осторожно расспрашивали бывалых командиров о житье-бытье на передовой, и те делились с ними охотно, без тени снисходительности.
За актёрами ухаживали все. Почему-то военным особенно было приятно, что с ними едут актёры, и едут не куда-нибудь, а на фронт. Их всё время успокаивали, что страшного там теперь уже ничего нет, что «немец ослабел», уверяли, что авиацией «он» теперь вовсе уже «не жарит» так, как прежде, и что особенно далеко актеров всё равно не повезут, так что беспокоиться им, в общем, нечего. Перед каждой станцией Нелли Ивановну спрашивали, не нужно ли ей чего-нибудь. Бегали за кипятком и вообще проявляли всяческое внимание.
Не доехав до Саратова, поезд резко свернул влево, затем от станции Баскунчак двинулся к Волге.
Перебравшись на пароме, оказались на высоком берегу. Отсюда на фронт шла восстановленная весной дорога.
Сколько ни готовилась Нелли Ивановна к встрече с городом, где наступил перелом в войне, как
